Электрические киты [litres] - Александр Касаверде

кожу солнце. Затем небо заволакивают облака, налетает ледяной ветер. И через полчаса опять солнце. Не знаю, показалось мне это или нет… но во всем сквозит какое-то одиночество. Понятно, что я и без того не чувствую себя душой мира, но на острове оно как будто в два раза больше. Как в том фильме про рыцарей, название которого ты так и не вспомнишь. Когда человек в тяжелых доспехах идет через огромное зеленое поле к замку. Замок этот темный, пустой, холодный. И ты понимаешь, что и смотреть-то на все это тяжело и скучно, и ты уже чувствуешь себя одним во всей вселенной, а каково же этому рыцарю в доспехах, которому, скорее всего, нужно совершить какой-то подвиг, чтобы завоевать сердце принцессы и укутаться в объятиях друг друга.

Повсюду мотоциклы и мотоциклисты. Остров кентавров – всадников, слившихся со своими лошадьми.

Из баров звучит музыка, толпы пьяных пиратов пьют и кричат песни прямо на улице. Потому что людей так много, что в барах места не хватает.

Мы остановились в палаточном лагере в глубине острова. Здесь раскинулись шатры, огромное количество таких же минивэнов, как и у нас. Команды со всех стран мира: англичане, ирландцы, французы. Короче, такая Кантина Мос-Эйсли для мотоциклистов.

И все в предвкушении гонок.

Будто вскоре лучшим из них предстояло сразиться с невидимым драконом. Драконом, которой существует в другой временной плоскости, в параллельном мире, и проявляется лишь в состоянии предельной концентрации, которую можно достичь только на скорости свыше трехсот километров в час.

– У меня тут голова кругом идет, – сказала Лана. – Вдыхаю воздух, будто дурманом пропитанный.

Да так оно и было. Каждый пребывал в странном возбуждении и отрешенности. Потому что все знали, что кому-то предстоит умереть. И каждый был готов к этому.

После того как мы поставили палатки и шатры, Медведь с Акселем превратили наши две технички в подобие гаража с тентом, отдельно оборудовали спальные места и мастерскую. Рупа созвал всю нашу компанию и сказал, что вечером мы поедем на фулмун-пати. И там же будет проходить посвящение. И что летописец обязательно должен быть. Летописец – это типа я. И еще сказал, что всех нас любит.

– Типа чего? – спросил Леха.

– Типа лучше я вам сейчас это скажу, потому что никто не знает, сможем ли мы проехать свой круг до конца. Вы же помните, что далеко не все возвращаются с острова живыми.

Смеркается.

Мы едем в горы. Узкая асфальтовая дорога проходит сквозь деревушки с пасущимися овцами. Трасса совсем накренилась, пошла вверх почти отвесно, будто это уже не дорога, а вертикальная лестница в небо. И наши мотоциклы тащатся как черепахи. И я смотрю вверх. И звездный купол над головой, оттого что смотришь на него под таким углом, выглядит как декорация. Огромная черная простыня с пришитыми на ней звездами. И луна, такая огромная, будто кто-то ее стащил из «Меланхолии» Ларса Фон Триера. И она примагничивает тебя. Приближает, заволакивает, и тянет к себе, и пульсирует. Или это у тебя в голове просто пульсирует, оттого что вид этот пьянит и завораживает. И Лана, прижавшись к моей спине, восхищается «во-о-у-у-у» и что-то мне еще щебечет на ухо про то, как все невероятно, что мы с ней как Бонни и Клайд, которые вместо пистолетов выбрали гитары и мотоциклы, я, правда, слышу только половину из того, что она говорит, потому что шум и рев. Мы едем на моем «сузуки». Рупа купил мотоцикл и сказал, что если текст получится хороший, то можно будет оставить себе.

И вот издали доносится музыка. Такой космический транс. И не просто звучит, а прям мощно так вибрирует. Будто музыка исходит от земли, от деревьев, от птиц ночных отражается. Резонирует с каждой клеточкой твоего тела. И вот мы выезжаем на широкое плато. И там что-то типа Стонхенджа. Такие огромные камни, валуны. Будто их здесь великаны расставили, играя в какую-то свою непонятную игру. И выложили свои руны.

И посреди всего этого опен-эйр. На постаменте диджей. Огромные колонки. И толпа танцующих людей. Будто они не люди даже, а какие-то оторвавшиеся от огромного дерева частички. И музыка их разгоняет и заставляет двигаться в своем ритме. И Лану сразу поглотила эта танцующая толпа. Словно присоединила к себе еще одну свою потерявшуюся молекулу.

А мы с Рупой и Костей пошли в ночь. В никуда. В никуда. Вот это никуда, оно как раз очень хорошо описывает остров. Потому что, куда бы я ни шел на этом острове, оно всегда очень похоже на бескрайнее нигде и ничто: огромные поля, острые выступающие скалы, дороги, заканчивающиеся горизонтом, одинокие поселения и малолюдные простенькие деревеньки, в которых остановилось время. И вот ты идешь в ночь. И только ветер играет твоими волосами. И потом где-то оказываешься. И там, где ты оказываешься, очень похоже на место, откуда ты пришел. И так мы шли какое-то время. И затем вышли к костру.

Перед костром стоял мужчина в черном балахоне. С посохом. И на посохе череп. Да, знаю, шаблон из малобюджетного хоррора. Борев, мой любимый литературовед, не оценил бы. Но факт, он там стоит в черном балахоне с посохом и черепом. Только когда этот череп в реальной жизни перед тобой и ты понимаешь, что еще вчера он был человеком, что-то внутри тебя выворачивается наизнанку. Понимаешь в долю секунды, что и ты тоже череп. И страшно от этого.

Вокруг костра стоят еще семеро мотоциклистов. И вот мужчина с посохом жестом показывает, чтобы мы сели. И тут как раз по кругу скамеечки стояли, будто для нас. И он начинает произносить какую-то абракадабру. Я ничего не понимаю. Это и не английский вообще.

– Шаман, – шепчет мне Рупа. – Шаман острова. Он будет вызывать дух воина, что живет в каждом из нас.

– А нормально, что я здесь? Я же не воин.

– Вопрос веры, – сказал Рупа. – Он есть в каждом из нас.

Шаман тем временем произносил свое заклинание или молитву. То понижая, то повышая тон. Иногда почти срываясь на крик, а потом переходя на шепот. И потом достал какой-то белый порошок и стал осыпать всех мотоциклистов. А потом еще горсть сыпанул в костер, и порошок медленно захлопал, как порох. И, принюхавшись, мне и вправду показалось, что это порох. И потом он снимает этот череп с посоха. И наливает в него вино. И подходит к каждому из мотоциклистов и протягивает напиток. И вот череп доходит до Рупы.